Информационный вестник "Лидер"

      Подобного концерта Москва, возможно, никогда не видела и вряд ли еще увидит. В разгар знойного июня в реставрирующемся здании филиала "Маяковки", затерянного в сретенских переулках, отметили 20-летие "Яблок на снегу". Исполнитель одного из главных диско-шлягеров последней пятилетки советской власти, мегапопулярный в 80-е певец Михаил Муромов после многолетнего забвения попробовал вернуться к столичной публике. Догадывалась бы последняя, какой перфоманс ей уготовлен, в зале, пардон за каламбур, яблоку негде было бы упасть.
Молодые шаловливые панки всея Руси могут отправляться в буфет. Супротив поп-ветерана Миши Муромова они кажутся малохольными и показушными. Да ладно наши панки. Зрелище в мини-Маяковке приподняло бы с кресла и самого Игги Попа. Жаль, его там не было. Зато неожиданно появился лидер гротескно-брутальной формации "Бони НеМ" Кирилл Немоляев и неустанно кричал "Браво!" кумиру советских женщин горбачевской поры.
Мизерная реклама, абсолютно провальный зал и столь же провальный, для концертов, день недели — понедельник вкупе с неоднозначной репутацией Муромова в последние годы привели к тому, что за 15 минут до начала представления на "Яблоки на снегу" официально было продано 22 билета. Считайте, по одному зрителю на каждый год существования нетленной песни (и это при очевидном нынешнем буме на ностальгическую эстраду). Потом подтянулось еще некоторое количество приглашенных, но все равно атмосфера в зале напоминала междусобойчик соседей по подъезду. Обозревателю "Известий" слегка озадаченные представители артиста рекомендовали на концерт вовсе не ходить: "Все равно потом какую-нибудь гадость напишете".
Похлопотал за меня, насколько я понял, лично герой мероприятия. Но стоило мне заглянуть к нему в гримерку, как Муромов продолжил пассаж своих администраторов. "Я почему журналистов не приветствую — с ними, как ни говори, они потом только ерунду пишут. Одна написала, что я в каких-то "потертых трениках" хожу. Да эти "треники" 200 долларов стоят. Другая, что я пьяным выступал. А такого никогда не было, вот спроси у моих музыкантов. А еще кто-то утверждал, что от моей былой спортивной фигуры не осталось и следа. Да у меня сейчас, посмотри, бицепсы какие...".    
Переваривать поток трэшевых откровений Михаила я успевал с трудом. Говорил он смачно и, конечно, не без иронии (Муромов вообще человек веселый), но отличить иронию от реплик, порожденных уязвленным самолюбием, довольно непросто. Все же, как ни крути и ни щади эту ретрозвезду, относится она (он), по критериям шоу-бизнеса, к категории "сбитых летчиков".
Однако певец, что называется, хорохорится и некоторым эпизодам своей карьеры дает исчерпывающее объяснение: "Я семь лет песен не пишу, потому что мне соседка, живущая этажом ниже, по батарее стучит. Шум ей, видите ли, мешает. Я говорю, давай я тебя домик за городом куплю и еще денег дам на жизнь. Отказывается. Ей на меня жаловаться интереснее". В завершение искрометного спича Михаил предложил мне отведать гороха. Сам он с аппетитом лущил зеленые стручки, горка которых красовалась на столике в его гримерке. А больше там ничего и не было. К крайне аскетичному с виду выступлению (черный задник, скупой однообразный свет, три человека на сцене, три микрофона, две гитары, остальное — под "минусовки") Муромов и готовился соответствующе.
56-летний экс-покоритель стадионов, чья судьба отчасти схожа с историей Валерия Ободзинского, а сегодняшний облик и жесты иногда вызывают ассоциации с Леонидом Ильичем Брежневым, предстал перед немыслимым для него когда-то залом с тем же доверительно-дуракавалятельным настроем, с каким рассуждал о превратностях жизни за кулисами. Начал он с нарочитого спотыкания перед микрофоном (кто мог представить, что оно окажется пророческим...). Мол, знаете ведь, что про меня в таблоидах пишут — "спился, увял, одряхлел", ну, вот, видите, еле на ногах держусь...Тут же, впрочем, Михаил распрямился, повел плечами и показал, что он еще в силах. Не забывающий одарить емкими характеристиками многих знакомых по шоу-бизнесу, Муромов данный вечер открыл репликой в адрес поэта Андрея Дементьева: "У меня записан большой блок его песен, но главного он так и не сделал — не помог в свое время пробить выпуск моей пластинки. Зато волосы он хорошо причесывает...". За сим грянула патетическая тема: "Ты живи, мать-Россия, рано нам умирать, с нами крестная сила и небесная рать!". Закончил композицию Муромов очередным прозаическим воспоминанием о том, как "ездил забирать" в 91-м из Питера в Москву убиенного Игоря Талькова и как пришлось готовить "два саркофага"...
Одетый в черные брюки, белую рубашку, пеструю расшитую жилетку и украшенный целой вязью золотых цепей на шее, певец перешел к декламированию советских стихов о любви пароходов. Действо последовательно превращалось в абсурдистский моноспектакль, какого и Петру Мамонову, вероятно, не создать. Михаил "зажигал", и атмосфера близилась к пародийно-непринужденной, только заметно было, что само пение дается артисту все труднее. Во-первых, он очевидно хрипел (и сам чуть позже признался, что "подсел голос в день концерта"), во-вторых, ему столь же, очевидно, не хватало дыхания или, как говорят спортсмены (а Муромов не забывает, что он был разносторонним атлетом) "физики". Когда зазвучала тема "Ночи в Сочи", Михаил совсем сдал, вторую часть песни за него по сути пели партнеры по коллективу Виктор Большаков и Андрей Зубков, сам Муромов успел еще лишь "на коде" выдать очередной перл: "Вот тут у меня раньше девочки пели, а теперь их нет".
Далее панковское саморазрушение статного солиста бывшего Союза привело к шокировавшему публику обстоятельству. Муромов наклонился попить чего-то из стоявшей в углу сцены бутылочки, вернулся к микрофону и начал...оседать. Секунд 15 никто не мог понять, что происходит, но затем раздался возглас: "Скорую", врача вызовите!", а Большаков с Зубковым на руках понесли певца со сцены. "Перерыв пока, перерыв!" — объявили устроители мероприятия, и ошеломленные граждане медленно потянулись в фойе. Обсуждать, продолжит ли Муромов петь, в этот момент было как-то кощунственно. Тем не менее народ не расходился, ждал.
И вот тут угасшая звезда выдала еще один панковский или просто символический жест, достойный голливудских мелодрам. Спустя двадцать минут Михаил вернулся. Ему уже установили на сцене огромное кресло, принесли вентилятор. Кресло он демонстративно отодвинул, вышел на авансцену и запел а капелла. Глядели на этот номер люди с болью и восторгом одновременно. "Душновато здесь на сцене, стал задыхаться", — пояснил случившееся Муромов, и дальше начался совсем другой концерт. Пел он все тяжелее, кое-где спасался уже "плюсовой" фонограммой, но сам факт работы артиста до конца и откровенно "на износ" собравшиеся оценили. Почувствовав ситуацию, Муромов — уже без всякой иронии — исполнил легендарный "Мой путь" Фрэнка Синатры, поистязал себя попыткой "живого" исполнения "Странной женщины". Ну а на "бис", разумеется, выдал два варианта "Яблок на снегу", в том числе тот, который в 80-е многие советские роты использовали как строевую песню. К финалу Михаил уже вернул изначальный тонус и в "яблочном" припеве иногда добавлял: "Яблоки на снегу, с розово-нежной кожей, врежь-ка ты мне по роже, я себе — не могу...".